Каждый раз с наступлением темноты я с поисковой группой ухожу за передний край, ползаю и лежу под немецкой проволокой. Я имею категорический приказ в кратчайший срок подобрать (в немецких окопах) объект и взять языка. Я должен разработать план ночного поиска, подготовить людей и на участке полка захватить контрольного пленного. Ко всему, что от меня требуют я давно привык и порядком устал. Им что? Они сидят в блиндаже, лаются (на меня) по телефону, спят по ночам, моются в баньке по пятницам, как евреи, выдумывают, чтобы еще такое придумать, а ты выполняй. Я торчу ночами в снегу, мотаюсь целый день на ногах, ткнуться, глаза закрыть некогда. У меня ночи длинные (зимние), дни короткие. Мне выспаться не дают. Вызывают (нотации читают), сообщают свои важные домыслы, а я должен, как мне сказано, меньше рассуждать и все выполнять.
Я сопротивлялся как мог, тянул время, ходил и ползал вдоль проволоки, не находил ничего подходящего, где можно было бы сработать ночью тихо, доказывал, что провести операцию на хопок мы не можем. Для захвата траншеи у нас мало людей. (Пусть захват проведет дивизия. В их распоряжении целая рота разведчиков. Я ничего не могу сделать, у меня в наличии всего двенадцать человек). Сначала я уговаривал, потом доказывал, а потом встал на дыбы, взял и послал всех подальше. Валяйте сами, организуйте и посылайте. Вызовите Рязанцева, прикажите ему сегодня взять языка. Что вы из меня жилы тянете? Возможно я устал, а вы не дурей меня. Разработайте операцию и пошлите ребят на смерть.
Но командир полка не хотел больше брать на себя провалы, срывы и потери. Им нужен был рыжий стрелочник, который отвечал бы при нужде за это. После каждого провала нужно давать объяснения. (Вот и решил он закрутить всё вокруг полковой разведки. Они специалисты разведчики, они несут потери, суются не туда, не могут взять без потерь языка).
После серии срывов ребята идти на бугор за языком отказались. Вопрос стоял так, или очередной провал или массовый отказ. Я видел, что это назревало.
Штабные дивизии вопросы разведки решали просто. Готовили (составляли) приказ, подписывали у начальника штаба дивизии, спускали его в полк, назначали срок, а потом хоть не рассветай. Люди шли, погибали и за это никто не отвечал. Командир полка искал возможности как-то оправдать происшедшие срывы. Он как всегда надеялся на авось.
Мне дали три дня сроку на подготовку, чтобы я с ночи с 26 на 27-ое на участке севернее Бондарей взяли языка.
Тянуть было больше нельзя. Я дал слово ребятам, что вот так мы идем последний раз.
И вот наступила ночь, когда мы встали и пошли на позиции немцев. Кругом было тихо.
(Ничто не предвещало, что немцы чем-то встревожены и поджидают нас). Группа прикрытия первой вышла вперед, таков в разведке закон(таков заведенный порядок). Она легла под немецкой проволоки у проходах. Мы с Сергеем отошли несколько назад и легли в воронку в метрах двадцати от группы прикрытия. Отсюда хорошо было видно и вправо и влево (и вперед). Мы лежали в небольшом углублении и ждали когда мимо нас к проходу пройдет группа захвата. Мелкий снег щекотал лицо, я морщился, смахивал его с лица варежкой и смотрел по сторонам.
Но и эта наша вылазка не увенчалась успехом. При подходе на исходную группы захвата, немцы неожиданно осветили ее с двух сторон. Одна за другой полетели осветительные ракеты, и тут же немцы открыли пулеметный огонь. Мы потеряли сразу двух разведчиков (из группы захвата). Через минуту по нейтральной полосе обрушился шквал огня.
Пути отхода (к своим) нам были отрезаны. Стрельба продолжалась до самого утра. А наша артиллерия как всегда (скромно) молчала.
Весь день мы пролежали в снегу под пулеметным и минометным огнем. Нельзя было повернутся на бок (даже шевельнуться). Еще два разведчика получили ранения. На следующую ночь оставшимся в живых и раненным удалось выползти к своим.
Мы действовали по приказу и провал мог произойти в любой момент, потому что место (не) было (как следует изучено)для поиска не подходящее. Я сделал вывод, что мы сами (идиоты) дураки. Заставить ребят пойти на смерть, ради чего? Для отчета, который потом составит наш полковой, чтобы доказать, что полк ведет бои местного значения, что он руководит активной обороной? На потери и на солдат ему наплевать. Его больше заботило, что и как скажут сверху?
Я понимаю, когда на смерть пустили штрафников. Их специально готовили и отобрали смыть кровью свои преступления. А почему добровольцы разведчики должны идти на смерть как штрафники? Ради кого они должны лезть под пули, чью славу они своей кровью обмыли?
Очередные наши потери и срывы выводили ребят из себя. Убитые товарищи угнетали. Нужны не дни , а недели (отдыха), чтобы ребята пришли в себя. Людям нужно время, чтобы разобраться в своих делах (и мыслях).
Не успели мы вернуться, нас опять гонят за передовую. Какая-то горячка у наших штабных из дивизии и у нашего командира полка. Они снова от нас требуют языка. Ни дня ни отдыха, ни минуты покоя. Иди под пули и под проволокой ложись.Я понимаю, когда нужно проделать что-то рискованное, но при этом есть шанс остаться живым.
А тут, просто иди, лезь напролом, потому что так надо ради прихоти какого-то (прохвоста) майора.
Не думаю, что командир полка не может догадаться выставить орудия на прямую наводку. Но он знает прекрасно, что артиллеристы станут на дыбы. По начальству пойдут разговоры и перетолки. До командира дивизии дойдет. А наш не хочет, чтобы Квашнин выговаривал ему. Зачем среди начальников служб наживать себе противников и врагов. Разведчиков пошли, за них никто (с него не спросит) не отвечает.
(Наши тоже стреляли из пушек. Но делали это всегда издалека. Выпустят десяток снарядов, зацепят за передок орудия и галопом на другое место, чтобы не засекли немцы. Постреляли! И пушки целы!) А что? Тактика активной обороны и без всяких потерь! Вот такие в нашем полку тогда творились дела.
(Хотя мы и несли потери в мелких стычках и попытках взять языка, но немцы нас исключительно боялись. Не все у нас было блестяще и хорошо, как некоторые считали, писали в донесениях и хранили в официальных отчетах.)
Подготовка к ночному поиску требует особой предварительной работы. При сплошной линии немецкой обороны куда ни ткнись, везде проволока в два кола, охрана день и ночь и ждут тебя (снаряды, мины и свинец) на каждом шагу немецкие часовые.
К отдельному немецкому окопу сразу так не подъедешь. Его нужно как следует рассмотреть, полежать, послушать, изучить знать точно, сколько немцев в нем сидят, чем они вооружены, кто их и откуда прикрывает и какой силы огонь может быть с их стороны, как простреливается местность, есть ли надежные подходы, где вблизи окопа есть укрытия, когда у немцев происходят смены, как регулярно и часто светят они ракетами.
Это только сведения о противнике. А нужно знать им свои действия досконально.
После неудачных попыток и срывов нужно дать успокоиться немцам. Они сейчас сидят и таращат глаза, боятся что мы сунемся где-либо в новом месте. А наше начальство об этом ничего не хочет знать.
Командир полка взбеленился, (уперся) требует своего. Но с ним дело покончено. Я ему сказал, что не пошлю ребят на неподготовленный объект (нахрапом). Нужно будет. Будем готовить месяц. Или сам готовь его.
Я случайно узнал, что в разведотделении штаба дивизии появился знакомый человек, бывший комбат нашего полка Чернов. Сейчас он исполнял обязанности начальника отделения.
С приходом Чернова в разведотдел дивизии и закрутилась вся эта кутерьма. Командир полка во что бы то ни стало захотел ковырнуть немцев около Бондарей. Кто-кто, а Чернов не задумываясь отправил бы нас удовольствием в преисподнюю. Он не только хотел угодить нашему командиру полка, но не мог простить мне, что однажды я водил его с батальоном в тыл к немцам.
У Чернова чесались руки. Он, как я слышал, заверил начальника штаба дивизии, что наведет порядок в полковых разведках и заставит их каждую неделю брать (таскать) с переднего края немцев языков. «Одного, двух офицеров под суд и все заработают.»
Не успели мы с проволоки снять двух убитых, как из штаба дивизии пришел новый приказ.
С 30-го на 31 января взять языка и об исполнении приказа доложить (в штаб дивизии).
( Донести письменно в штаб дивизии, что разведчики отказываются выполнять приказ, это взять удар на себя.)
- Хотя знаю, что это противно тебе. Я скажу Сенченко, чтобы положил чучело около немецкой проволоки. Пусть несколько раз дернут телефонным проводом, так чтобы слышан был звон немецких банок пустых. Проделаем это на самом правом фланге. Немец такой откроет огонь, что дня три будет грохот стоять, может от нас и отстанут.
01.
Тот самый из штрафной роты, которого подобрал Сергей.
Присели они закурить. Огня от сигареты отсюда не видно, а ты мне докладываешь. К кусту можно во весь рост (идти, мои немцы сидят на корточках, у них перекур) подойти. У немцев сейчас перекур. Нам нужно знать все. Иначе мы сделаем промах, совершим грубую ошибку, понадеемся на авось, попадем под огонь и отдадим богу душу. Взять живого немца без потерь дело сложное. Вот задам я тебе такой вопрос: Смена у немцев происходит после ужина, когда стемнеет. Мы это по опыту знаем. Вот стоит твой немец в окопе (и воняет), и пойдет . Скажи мне, (закрывает он при этом глаза или смотрит себе под ноги. Может когда он поднатужился, его и хватать) может он присел и закрыл глаза. Видишь сколько много вопросов встают перед разведчиком когда он
готовит объект.
Касимов выбрал себе в напарники, как ни странно, нашего повозочного Валеева. Я конечно не возражал. Но был удивлен. Во взводе разведки были достойные ребята, с богатым опытом. Но как говорят, разведка дело хозяйское. Тот, кто идет на захват, тот и выбирает себе подручного. Тот, кто возглавляет разведгруппу, тот и определяет план действий. Я могу лишь посоветовать или подсказать что либо. А он хочет примет мой совет или сделает по своему, это его полное право. Навязывать что-либо я не могу.
А как ушел ординарец хозяина хлестать веником, взял валенки подмышку и иди
спокойно. Потом по тылам полка, кинутся искать. Кому в голову придет, что
ты выполнял важное задание на соображение. Это я тебе для примера сказал, а то ты еще сообразишь и штаны подбитые цигейкой у командира полка сопрешь. На, мол, капитан. Для тебя старался. Парь яйца. А то ты все время на снегу в каких-то дырявых ватных ползаешь. Верно я говорю. В нашем деле первое разумом нужно брать.)
край, подтягиваюсь на руках, кладу голову на бок и высовываю ее наружу. Голова наружи, тело внизу, а шея в проеме. Верчу головой, налево
стена, направо стена, и больше ничего не вижу. Ни проволоки, ни собак, ни часовых. Одна тайга на тысячу верст. Подтягиваюсь выше, сухие плечи в дыру не лезут. Поворачиваю, голову, вынимаю ее из дыры и опускаюсь на лавку. Мне нужно намылить плечи, грудь, спину, бока, живот и бедра. Вот он момент! - думаю я. Впереди тайга на тысячу верст, а я голый, намыленный и в руках с мокрой тряпкой. Тряпку не бросаю. Может еще пригодиться.
Подтягиваюсь на руках, обдираю грудь, живот и плечи, проскальзываю вниз, падаю на руки, вскакиваю на ноги и бегом ухожу в тайгу. Бежал без отдыха километров двадцать. Мне все время слышалось, что сзади погоня и какие-то голоса.
Бегу, падаю, обдираю ноги и руки, поднимаюсь (на ноги и) снова и бегу. На другой день в тайге я встретил старуху. Она собирала кедровый орех. Дала мне поесть. Сытный такой. Несколько горстей съел по дороге. Довела она меня до лесной сторожки, дала мне во что одеться, хлеба на дорогу и ореха насыпала. Так я и шёл по тайге пока до железной дороги не добрался. Осмотрелся кругом, дошел до первого полустанка. Забрался в товарный вагон с дровами (и дальше я ехал товарными вагонами). Города и большие станции обходил стороной. Так я добрался в свои родные места.
Мы постояли на месте, осмотрелись кругом , прилегли на передний развал воронки и стали наблюдать за немцами. Все было как прежде. Вскоре в воронку явился Касимов и его напарник Валеев. Мы присели на корточки и молча посидели. Я не стал давать указания и обычные наставлёния. Пусть все решают (и делают) сами. (Сейчас каждый думал о своем. Подняться и встать это тоже решающий момент. Каждый по своему успокаивает нервы. Пока ты не встал у тебя в голову лезут разные мысли. Каждый думает о смерти. Что будет когда ты встанешь и пойдешь? Но когда встал и сделал несколько первых шагов сомнения и страх пропадают. Ты встал и решился на всё. От первых нескольких шагов зависит многое.
Но вот подходит момент, когда надо встать и решиться.)
(Сделаешь все, чтобы как у немцев было. Мы ляжем в низину, а ты по краю низины короткими очередями бей. Я выведу проверять новичков на вшивость. Покажу им передний край немецкой обороны и потом пошлю крайнюю избу где вы лежите брать. Чтобы с твоей и с нашей стороны не было потерь, ты минут пятнадцать не дай нам поднять головы. Бей по самому краю, чтобы рикошетом пули визжали. Потом Даш одиночные Та-та-ти-та-та! И из избы, дадите хода. Пулемет бросите на месте. Пусть думают что они трофеи взяли.
Трем новичкам был дан приказ подползти к крайней избе, в окна забросать гранатами. Возьмете с собой фонарики. У немцев внутри коптилки обычно горят. А после взрыва гранат ворветесь туда в полной темноте. От взрыва гранат всех не перебьет. В избе будут убитые, живые и раненые. После броска гранат, тут же ворвётесь вовнутрь. На всю операцию даю вам одну минуту. Немцы могут из соседних домов крайний дом огнем обложить. Вот тогда вам оттуда не уйти. Ворветесь в избу осветите по углам фонариками, возьмете живых или раненых, прихватите пулемет и сразу бегом назад. Мы вас здесь в лощине будем ждать. Все ясно? Завтра выходим! Вот так однажды пришлось проверять новичков.
Старшине я сказал: отойдешь во вторую избу, дашь по крыше длинную очередь из автомата. Для полного впечатления. /I смотри никому ни гу-гу! А то потом над ними смеяться ребята будут. Валееву прикажи строго на строго держать язык за зубами. А если новичков не проверить на мондраже, можно всех людей из-за одного погубить.)
На Валееве и Касимове были одеты новые маскхалаты, с накидной белойt
марлей на лицо. Оружие было обмотано (белым) бинтами. Они как призраки поднялись ( на снегу) и исчезли в снегу (из видимости не сделав и двадцати шагов). Я смотрел им вслед и вслушивался в ночное пространство. Кругом (по-прежнему) все было тихо и я мысленно отсчитывал их шаги. Вот они подошли, к кусту и легли (в снег).
Правее нас, в стороне пролетела кривая нитка трассирующих.
Я напряженно вглядываюсь в неясную, снежную даль и пытаюсь ловить (любое, даже) едва заметное движение, или звук. (Но кругом все неподвижно и тихо). У Косимова пока все идет хорошо. Ничего другого в такой тишине не может случиться. Я представляю себе этот куст. Мы ходили с Касимовым туда предварительно. (Я вижу все мелкие детали как наяву. Я представляю как они там спокойно лежат и ждут, как словлено третью ракету.)
Вот быстро набирая скорость (высоту) в небо взметнулась первая (мерцающая, дрожащим светом осветительная) ракета. Я, прищурив глаза, провожаю ее полет (по восходящей траектории). Вот горящий огонь ее с кривой дуги сорвался (вспыхнул) и разлетелся на мелкие куски, горящие осколки (и угольки) вертикально полетели к земле. Немецкий пулемет по-прежнему молчал. Опять наступила темнота, опять начались томительные минуты ожидания. (Теперь в стороне слева пролетела лента горящих и светящихся пуль). Над головой высоко в небе прошуршал немецкий снаряд (дальнобойной пушки).
( Темнота и мерцание снега снова расплылись перед глазами. Мне даже в такой момент показалось, что перед нами стоит немец с автоматом в руках, показывает мне стволом, чтобы я встал и сделал руки хенде хох!)
Сергей заерзал от холода и неподвижной позы. По моим расчетам сейчас в небо взметнется вторая ракета.
Мы её пропускаем и ждем третью. Когда третья взлетит и погаснет, ребята встанут и пойдут на окоп.
Вот она вскинулась из темноты, и до нас долетел хлопок. Яркий след прочертил в темном небе кривую. Снежные бугры и их тени побежали быстро (полетели неестественно) назад. (Потом) Светлое пятно на снегу (понеслось вперед) замелькало и закачалось. (И вот) Ракета наизлете. (Меркнет её след, она ударяется в снежный настил и исчезает в снегу). Из немецкого окопа в нашу сторону летит короткая очередь из пулемета, пуль десять трассирующих (не больше).
Что это? Случайный выстрел, (дал очередь) на всякий случай? (просто так?).
Или немец обнаружил наших ребят? Стрельбы больше нет. Трескотня не последовала (пули провизжали, и всё стихло кругом). Если бы он обнаружил ребят, то тут бы взревела немецкая артиллерия и вся передовая. Тут бы такой гром и грохот поднялся, что живого места не осталось бы на снегу. А тут короткая очередь в десять пуль и опять тишина .и полная темнота.
Успели они (двое) подняться в рост до стрельбы? Слышу как у Сергея стучат
в кармане (со звоном) карманные часы на цепочке. Впереди все по-прежнему
тихо (непроницаемо и недвижимо). Сколько времени прошло (пролетело) с момента, когда погасла ракета? - спрашиваю я себя и мысленно хочу представить что там происходит.
И вот (вдруг) из снежной ночной пелены вырвалось едва заметное очертание идущей фигуры. Она медленно двигалась на нас. Если бы она застыла на месте,
я бы ее сразу потерял из вида. А она шла (покачивалась) прямо на нас.
Теперь я ясно вижу одного из наших ребят . На снежном фоне белым пятном мелькает его маскхалат. (Покачиваясь и тяжело дыша он подходит всё ближе).
- Пошлешь двух ребят по следам до куста. Нужно вынести тело Касимова. Немцы от куста метрах в двадцати. (Нужно) Действовать осторожно и скрытно! Пусть подползут, перекинут под руки петлю телефонного провода, оставят концы метров на тридцать, а потом вытянут (его потихоньку. Как всё сделать по тихому, мне вас не учить!) Немцы не знают, что наши были под кустом. Мы с Сергеем уходим, вы остаетесь здесь.
Тело Касимова часа через два вынесли .Разведчики принесли его в тыл. Слева от шоссе на участке от Лососины на Панове, недалеко от моста, мы взорвали мерзлую землю и вырыли неглубокую могилу. (Мы по всем правилам похоронили своего погибшего разведчика). Дали залп из автоматов и поставили на могиле фанерную дощечку, на которой чернильным карандашом, сделали, надпись:
внимание как магнитом притянула бы к себе. Ориентир, мол, русские повесили себе. По ночам за этим кустом следует усилить наблюдение. Они таращили бы глаза на этот куст. Мы могли подойти к ним на двадцать метров с любой стороны по открытому снежному полю. За кустом, ты знаешь, люди могут лежать. А в поле ветра ищи! В какую сторону будешь вглядываться? Куст стоит перед тобой и мозолит глаза. На кусте тряпица болтается (которую ночью не видно. Здесь они и должны прятаться, когда подползут и лягут). Нужно следить за кустом.
Но мы не пошли открытом снежным полем, К кусту нас притягивали какая-то сила (хотя это было явно не разумно). Мне казалось, что мы все продумали и предусмотрели, но одной мелочи главной и решающей не заметили. Этот куст для нас имел (один очень) важный момент. Подойдя к кусту, (мы точно выходили) мы знали что точно вышли к немецкому окопу, знали расстояние до окопа. (К кусту были протоптаны в снегу следы). Я знал по опыту, что ночью можно подойти во весь рост и немец заметит. Идти нужно медленно, не делая резких движений. Какая-то неведомая сила тянула нас к этому кусту. (Когда мы стояли в подвале в Белом, он бил нас тогда на тропе. Он не видел нас, когда мы по ней шли, но знал, что с наступлением темноты мы должны появиться на ней. Он бил наугад вдоль тропы и мы каждую ночь теряли солдат. И что поразительно, никто не хотел свернуть с этой проклятой тропы. А можно бы было сделать крюк и пройти в подвал со стороны открытого поля. Все знали, что на тропе их поджидает, а сделать полсотни шагов в сторону никто не хотел. Всех как нечистая сила тянуло на эту тропу.)
Отчего так бывает. Почему человек не способен мыслить широко (этого понять). Опыта нет? (Все лезут под пули, значит другого пути в подвал нет. Что? Не хватает ума или воли? Взять и сделать всё наоборот. Взять немцев. Немцы, те думают только по уставу. Их пугает наша расхлябанность, потому, что мы на войне делаем не логичные ходы и выпады. Не тогда, когда нужно, не там, где они их ждут. Тут по логике вещей мы должны наступать, а мы гоняем вшей, сидя в глухой обороне. И наоборот, немцы нас ждать не ждут, а мы тут как тут. Логика хороша тогда, когда мы делаем не логичные для противника.) Я тысячу раз об этом думал и вот попался на этом жалком кусте, попался и загубил жизнь человека, (а он очень хотел, чтобы сняли с него судимость). Жизнь разведчика это всегда ошибки. Легко рассуждать потом, когда в голове все (разложено по полочкам) предельно ясно и четко. А когда готовишь ночной поиск, много неизвестного, много субъективного своего. Кажется все проверил и продумал, а сомнения мучают тебя. Вон у старшины, никаких сомнений (и раздумий) по поводу жратвы. Пришел раздал, разлил баланду по котелкам. Проблема одна, не обделить кого. А когда дело имеешь не с котелками и черпаком, когда от твоих рассуждений зависит жизнь человека, когда приходиться решать задачу со (двумя) многими неизвестными (жизнь и смерть) тогда поскребешь затылок. (не от того что тебя заели вши. Вся наша работа – неуверенность, сомнение, ожидание смерти и страх за людей). Когда человек случайно попадает под поезд или машину (или трамвай) о смерти он не думает, страха не испытывает. И у нас бывает смерть легкая, когда тебя убивает шальная пуля или случайный снаряд. Ты сидишь где-нибудь или идешь, думаешь, хорошо бы сейчас чего пожрать. Мысли приятные.
Какая к черту смерть, когда ты не евши!
Смерть мучительна тогда, когда ее ждешь, когда идешь ей навстречу, считаешь шаги и говоришь себе - Ну вот и все! Каждому в такие моменты бывает страшно, но страх этот переживает каждый по своему. На что-то надеешься, вдруг пронесет! Сама смерть не страшна, тягостно ее ожидание. Никому не хочется умирать. Может пуля пролетит мимо, может только заденет?
А когда смерть близка и ты обречен, когда видишь что деваться некуда, (тебя она уже не страшит, ты принимаешь спокойно её, чтобы скорее избавиться от переживаний, тягостного бремя).
Каждому было ясно, что на войне, солдаты делают только одно (что убивают друг друга. Но успеешь выжить – убей первым его! А разведчики на войне, к сожалению, немцев не убивали. Мы сами несли потери и за это не мстили, нам нужны были живые немцы. Мы трупами не питались. Иногда мы, конечно, стреляли в немцев, били без промаха, но это было не главное наше занятие).
ФОИ разведчика не известно, вместо ФИО разведчика автор вспомнил ФИО пулемётчика.
(Текст g20s03 – Климятино.) Скан (30 kb)